Шиши русской Смуты

Домовые лешие

В постмонгольский период масштабное нашествие интервентов на Московское государство пришлось на период Смуты начала XVII века. Тогда на политический кризис, внутренние противоречия и бунты в Московии наложилось вторжение польских и шведских интервентов, поддержанное авантюристами со всей Европы. Не первое и не последнее для России.

Историк Сергей Соловьёв в своей «Истории России с древнейших времён» так описал причины всеобщего недовольства центральной властью и лёгкости, с которой иноземцам удалось свергнуть царя Василия Шуйского: «Народ был недоволен тем, что с воцарением Шуйского бояре стали иметь гораздо больше власти, чем сам царь; некоторые из бояр были недовольны, потому что сами хотели быть на престоле; другие не хотели видеть царём Шуйского по прежним отношениям; люди, участвовавшие в погибели Лжедмитрия и провозгласившие царем Шуйского, были недовольны, потому что Шуйский был скупой старик и не осыпал их милостями. Но все эти недовольные не могли отважиться прямо на свержение Шуйского, ибо некого было выставить лучшего на его место. Для всех недовольных нужен был предлог к восстанию, нужно было лицо, во имя которого можно было действовать, лицо столь могущественное, чтоб могло свергнуть Шуйского, и вместе столь ничтожное, чтоб не могло быть препятствием для достижения каждому своей цели; одним словом, нужен был самозванец: Шуйского можно было свергнуть только так, как свергнут был Годунов».

В результате заговора Шуйский был пострижен в монахи, а пришедшая к власти Семибоярщина на престол пригласила польского королевича Владислава. Северо-запад Московии взяли под контроль шведы.

Страну наводнили иностранные ландскнехты и грабители всех мастей. Паралич центральной власти привёл к тому, что на местах против них уже земщине приходилось создавать отряды самообороны, из которых впоследствии вышло Первое и Второе ополчения.

Впрочем, посадским и работным людям еще можно было отсидеться от грабителей за крепкими стенами городов и монастырей. А что было делать крестьянам?

Те вынуждены были, главным образом, прятаться в лесах, либо уходить в восточные регионы Московского государства, подальше от разбойников.

Однако, наиболее отчаянные из числа ранее «громлённых», то есть ограбленных, рискнули самоорганизовываться и формировать ватаги шишей. Так поляки называли «домовых» или «бездельников». Громлённым уже нечего было терять и они пылали исключительно праведным чувством мести захватчикам. Приблизительно таким же, какое повело Евпатия Коловрата и его дружинников в самоубийственное преследование погромщиков Рязани монголов.

Историк ХІХ — начала XX века Дмитрий Иловайский пишет: «Рaзоpeнноe и озлобленное крестьянство, которое не могло защищаться в своих открытых селах, стало собираться в шайки, вооружённые чем попало, и выбирало себе предводителей».

Первые отряды шишей были зафиксированы в смоленской земле в 1609 году во время осады Смоленска польско-литовскими войсками великого канцлера Льва Сапеги. Соловьёв пишет: «Города увещевают друг друга стать за веру православную, вооружиться на поляков, грозящих ей гибелью. Первые подали голос жители волостей смоленских, занятых, опустошенных поляками; они написали грамоту к братьям своим, к остальным жителям Московского государства, но это братство в их глазах не народное, не государственное, а религиозное: «Мы братья и сродники, потому что от св. купели св. крещением породились». 

То есть первоначально побудительной причиной сопротивления захватчикам была религиозная составляющая. Еще во времена Лжедмитрия I поляки и прибывшие с самозванцем иезуиты настаивали на смене веры в Московии с православия на католицизм. Но если за царя народ биться не спешил, то за дедову веру был готов идти на смерть. Поэтому и центром сопротивления стала святыня православия — Троице-Сергиева лавра, так и не покорившаяся захватчикам.

Крестьяне смоленских волостей, первые партизаны-шиши, объединялись в ватаги и бились в первую очередь за веру. За неё и умереть было не страшно. Понимание «биться за Отечество» пришло уже к лидерам Второго ополчения.

«Вольница, не признающая ничьего начальства»

Первоначально тактика и вооружение шишей были примитивными. Сами ватаги создавались стихийно, по мере возникновения внешней угрозы. Вооружались кто чем мог — вилами, топорами, дубинами. Серьёзного оружия не имели. Шиши уничтожали польские фуражные команды, нападали на небольшие отряды интервентов, занимавшихся грабежом селений. Шиши отличались мобильностью, осуществляли неожиданные нападения на отряды противника, лишая их материальной базы и нанося урон в живой силе.

Однако, по мере удачных нападений шишам удавалось отбить у интервентов оружие и представлять из себя уже значительную угрозу.

Историк Смутного времени Руслан Скрынников пишет, что наиболее многочисленные отряды партизан действовали на Смоленской дороге и в местах зимовки войск коронного гетмана Яна Ходкевича.

Историк Николай Костомаров в своей работе «Смутное время в Московском государстве в начале XVII столетия» уточняет, что боевые отряды шишей стали грозной силой уже в конце 1611 года и успешно могли противостоять интервентам: «Так 19 декабря из отряда пошедших к Волге Каминский хотел было напасть на Суздаль; шиши отбили его».

В феврале 1612 года шиши разбили отряд польского коменданта Кремля (сменил на этом посту Александра Гонсевского) полковника Николая Струся, шедшего из Смоленска к Москве на подмогу войскам гетмана Яна Ходкевича.

Литовский гусар Самуил Маскевич считал, что они «партизаны того времени, или правильнее вольница, не признававшая ничьего начальства, кроме своих атаманов».

Он рассказал, как в марте 1612 года со своим отрядом на смоленской дороге подвергся нападению шишей: «Едва отошли мы на милю или на две от гетманского лагеря, напали на нас шиши и без труда одержали победу: ибо находившиеся при возах наших Москвитяне тотчас передались к своим; а другие загородили путь повозками; дорога же была узкая, а снега безмерно глубокие; и если кто с трудом принуждал коня своротить с тропинки, тонул в снегу, как в страшном болоте, откуда не мог выбиться. Не было средств отстоять поля. Враги разорвали наш отряд надвое: одни из нас воротились к гетману, а другие, шедшие впереди, в числе коих и я был, пробившись сквозь шишей, с трудом достигли Можайска».

В мае шиши разгромили дворянский конвой и отобрали казну, которую боярское правительство выслало Сапеге в качестве найма.

Ещё один эпизод, описанный Костомаровым, хочется отметить отдельно: «В начале октября 1612 года Ходкевич, приближаясь к Москве, отправил вперед Вонсовича с 50-ю казаками известить Гонсевского. Но все окрестности столицы, кругом верст на 50, были наполнены бродячими шайками шишей. Они напали на отряд Вонсовича, рассеяли его, многих побили. Сам Вонсович чуть спасся. Однако он известил осаждённых земляков, что к ним идёт на выручку литовский гетман. Навстречу ему послали ротмистра Маскевича с отрядом. Шиши напали на него среди бела дня и разграбили. Маскевич рассказывает, что, оберегая свои драгоценности, доставшиеся ему по дележу из московской казны, он сложил богатые персидские ткани, собольи и лисьи меха, серебро, платье в кошель для овса и привязал его на спину коня, на котором сидел его пахолок и неотступно следовал за своим паном. Шиши отняли этот кошель, да ещё вдобавок увели у Маскевича четырнадцать лошадей; из них одни были строевые, а другие запрягались в возы; за каждым шляхтичем в походе всегда шло несколько возов с его пожитками, которые прибавлялись грабежом. «Всё досталось шишам, и остался я, — говорит Маскевич, — с рыжею кобылою да с чалым мерином». В Кремле, куда он воротился, его ожидало новое горе. Его пахолок украл у него ларец, где сложена была другая половина его драгоценностей, и ушёл служить русским».

То есть к концу Смуты ватаги шишей обладали уже и хорошим вооружением, и разведкой, и способностью нападать на подразделения регулярны польско-литовских войск. Можно не сомневаться, что они пользовались и всемерной поддержкой населения. Так что все классические партизанские признаки у шишей периода Смуты были налицо.